Творчество Священной

[Kivuli]

Особо комментить не хочется, могу только сказать, что с анатомией у тебя стало значительно лучше.

[Священная]

Кив, спасибо за похвалу.
На следующем рисунке анатомия куда хуже, но и не лев там Просто - если кому-то интересно. Не-человек.

[Chester]

Очень интересный рисунок. Правда.
Но есть небольшие ошибки(если это особенность персонажа, то сорри):
Рука как-то неестественно выглядит, выгнута как-то. И ступни мальнькие.

[Kovur]

Очень здорово. Муррк.

[Священная]

Ковур, спасибо
Честер, ну про трицепс я уже поняла, а ступни именно у этого парня и есть такие маленькие Но все равно спасибо, что заметил!

[ForumAdmin]

Всю часть ниже ягодиц увеличить в пропорциях и масштабе а также обрати внимание на центр тяжести фигуры, так стоять или прыгать он может только в невесомости. На правое плечо тоже обрати внимание, предплечье не мягкое, полукругом оно изгибаться не может.

[Myz@]

Lessera Классная идея!!! Вау!!! Только немножко с пропорциями проблема...только ноги, а все остальное замечательно!!!!

[Omega]

2 Lessera Очень душевно! Мне нравится!!!

[Священная]

Омега, Myz@, - просто огромное спасибо за комментарии
Сарафина, по некоторым причинам большинство советов принимаю как невольную похвалу, а вообще искреннее спасибо за конструктив, его всегда мало

Еще один рисунок... персонаж, объединяющий в себе Протв Скар и Рудвульф. Вольфа Протв
Скетч, акварель, пара дней работы.

[Chester]

Классно! Мне особенно расскраска одежды понравилась.
На матрёшку похоже(в хорошем смысле).

[Kovur]

Неплохой рисунок, хотя и не впечатлил особо. Но так как ты просишь оставлять любые комменты, то вот мое мнение.

[Myz@]

Lessera Здорово нарисовано!!! Порадовал!!! Мордочка красива!!!
Kovur А какие впечятляют??

[Kovur]

Муz@: это сложный вопрос. но думаю Лесс догадывается.

[Священная]

Чес, ой вэй Матрешка - это здорово. Весело и цветасто
Кову, да уж Любые комментарии приветствуются. Что ты ожидаешь, хм, ну примерно представляю
Myz@, спасибо

[Священная]

.Липкий снег.

Луч, серенада, луна.
Не бродит ли тень у окна?
Не бродит…

вообще ли никто
Не снимет с графини пальто?..

Забыты ли дали
и те времена,
Как вам подносила медали
Могучей рукою она?


Луч, серенада, луна.
Была мне мечтою одна.
Та муза, что свет подарила,
Та дева, что жизнь забрала.

Где же неверный
тот шаг, где он, скверный?!

Ушла…
Зачем же ушла навсегда,
Зачем ты любовь отрекла?..

Скрипка, снег, карета. Казалось бы, что может быть общего у трех этих вещей?.. Только место встречи – все то же, что изменить никак нельзя.
Они встретились одним темным декабрьским вечером на Дворцовой площади в городе великого Петра. Сейчас я не скажу вам, какой был год, даже не назову имени правителя того времени. Снег не знал ни того, ни другого: он только-только выпал и по этой причине имел полное право считаться свежим, даже молодым. Скрипка тоже была молодой, но молодой по-другому, «по-скрипичному», и поэтому знала она чуть больше, нежели снег. А именно то, что ее хозяина звали Василием, что еще не так давно было лето – теплое, сухое и почти что радостное. Теперь же струны побаливали от мороза, деку мутило от влаги, а на душе было так невыразимо грустно от дрожащего смычка, что можно было только протяжно и пронзительно петь. Так, как умела именно эта молодая скрипка. Больше ничего не было молодо.
Под тяжелыми хлопьями липкого снега охала карета. Старая, золоченая, - видавшая много-много дорог. Дворцовая площадь встретила всех троих одинаково равнодушно. Сначала скрипку, потом снег, а вскоре и карету.

1.

Петербург, нежась на жарком невском пляже, отдыхал. Отдыхали извозчики, лениво почесывая бока и переговариваясь малопонятным языком, отдыхали их лошади, гоняя мух в тени кабаков. Отдыхали безнадзорные мальчишки в грязных дворах, при том отдыхали не хуже ухоженных малолетних наследников в начищенных гимназиях. Отдыхали старые купчихи, отдыхали молодые дворянки. Отдыхал императорский двор, - правда, уже не в городе, а на дачах или при летней резиденции. В двух словах: отдыхал август. Даже Нева не так порывисто билась в гранит, скорее просто поцарапывала его своими могучими водными коготочками. Лениво, отдыхаючи.

***

- Василий!
Василий улыбнулся, намеренно не отрываясь от газеты.
- Ва-си-лий!.. – уже более настойчиво, но все так же ласково протянул молодой женский голосок. Василий снова не ответил, только чуть сильнее наклонился к страницам, невольно погладив их большим пальцем руки.
- Ну, Вася… - уже по-детски обижено мяукнула девушка, обвив руки вокруг шеи любимого. Молодой человек ласково коснулся нежных рук, и сам чуть было не замурлыкал. Влюбленные поцеловались.
Этот поцелуй случился на счастливой веранде, залитой солнечными бликами, веранде же случилось быть частью миленького дачного домика. Случилось так, что Василий и его любимая вот уже целый месяц проживали в этом домике, хотя ни он, ни она не имели хоть сколько-нибудь значимой суммы для аренды. Просто молодой человек любил не только эту девушку, а еще и музыку – музыку он полюбил даже много раньше, чем сделал женщину музой. Василий был скрипач, скрипач безызвестный, но очень талантливый. И вот, случилось так, что этим летом один старый богач услышал бедного скрипача Василия и взял в свой дом. Случилось и так, что богач был очень щедр и позволил Василию не только жить, есть и одеваться в своем доме, но и взять с собой милейшую молодую особу.
Позади влюбленных раздался ломаный воющий звук. Они вздрогнули и обернулись к входу в дом: там стоял старик-богач, неловко держа скрипку на плече. Он неуклюже прикладывал к струнам смычок, наиграно пыхтя и изображая старательность. Девушка смутилась и рассмеялась одновременно. Тут только хозяин как будто заметил пару и, шаркая, подошел к ним. Старик по-чиновьичьи раскланялся с молодыми людьми, будто он был работником канцелярии, а они какими-то генералами. Девушка весело улыбалась, а Василий смиренно посматривал на богача: жильцы дома прекрасно знали странные его причуды и старались потакать им.
- Кисонька, милочка, сыграй старику, а? – протянул старик девушке скрипку, - Ну, сыграй, душенька…
Девушка не умела играть на скрипке, и он прекрасно знал это. Однако она взяла инструмент и, кокетливо улыбнувшись, приложила смычок к струнам. От последовавшего звука где-то поблизости завыла собака. Старик сморщился и по-клоунски замотал головой, даже язык высунул. Любовница скрипача покраснела и протянула инструмент обратно богачу, но тот закричал:
- Э не, барышня, не-не-не! вы сами лучше улыбайтесь, у вас это хорошо получается! Я лучше дела поделаю, а скрипку… - тут он широко улыбнулся и протянул инструмент Василию, - а скрипку ты Мастеру отдай… отдай Мастеру.
Полилась музыка, запела скрипка. Ветер побежал по кленовым аллеям, запахло малиной. На цветок ромашки прилетела бабочка, пчела понесла нектар в священные свои закрома. Дуновение подхватило лепестки белых цветков, понесло их в родное поле. В лучах солнца затанцевали пушинки иван-чая. Василий просто позволял скрипке петь об этом. Об этом и о том, что нежно счастлив он, что улыбается его муза, что слушает его старик.
Его август дышал любовью.

***

Плавной, величественной походкой графиня приблизилась к камину. Огонь в нём покорно дышал жаром, раздавая густые багряные блики всему в гостиной. Богатым теплом дышали тяжелые занавеси, гарнитур из красного дерева и даже искрящийся графин с темным красным вином. Такой же была и фигура самой хозяйки дома: бархатные складки платья покоились на тугом корсете, белые перчатки целовали могущественные старческие руки, а в седых локонах горел бриллиантовый гребень. Графиня была богата и сильна в свете, как королева, но, в отличие от нее, могла не думать о государственных делах. Графиня была счастлива.
Нет, не от популярности в свете, не от золоченой лепнины на фасаде дома! Оставим искать счастье в богатстве прагматичным мужчинам, редкая женщина может его найти, и лучше бы не искала. У графини было другое счастье: ее единственный сын увольнялся из действующей армии и ехал домой. Да-да, именно в ту минуту, когда величественная мать подходила к камину! он ехал в столицу, чтобы жениться и тоже стать счастливым.
Мерно стучали часы, подыгрывал треск камина. За багряными гобеленами нежно перемигивались звезды, по мощеной мостовой неслись дрожки.
- Сейчас?.. нет же, ещё только начало Литейного… Эх, Прохор, что же ты! Побыстрее, Прохор, побыстрее…
Прохор, густо седой кучер, обращал на молодого барина не больше внимания, чем на звезды – тройка и без того неслась скорее фронтового ветра. Прохору было хорошо и радостно, он с жаром стегал оглоблю и ласково матерился на коней. Которые, кстати, тоже давно почуяли родной Петербург и нетерпеливо кусали удела, едва не высекая искр подковами.
Наконец, дрожки подлетели к уже растворяющимся воротам. В доме поднялся гам, дворня засуетилась, на время превратив всё в подобие муравейника. Графиня вышла в гостиную, досадуя на последние секунды, отделяющие её от сына.
- Мама! – молодой человек влетел в комнату, задыхаясь от волнения и скорого бега.
- Саша, сколько раз тебя просить называть меня maman?.. – упрекнула его графиня с нежным, бесконечно нежным и счастливым укором. Александр, казалось, уже давным-давно утонул в её объятьях, смяв все драгоценные складочки великолепного платья.
- Простите меня, maman, - отставной офицер отстранился немного от матери и, не скрывая наигранности, поцеловал ей руку. Тут в комнату ворвался маленький вихрь в лице сестренки молодого человека:
- Саша, Сашенька вернулся! – девочка лет двенадцати налетела на брата и утянула его шею вниз, в свои звонкие поцелуи.
- Барышня, к вам будет ревновать моя невеста! – рассмеялся Александр, подхватывая сестру. Их август играл в хрустале игристым красным вином.

2.

Октябрьский ветер прилетел в дымоход графини. Тяжелые занавеси были раздвинуты и холодноватый, серый свет окутывал гостиную. Вина здесь больше не было: графин казался пустым, потому как вода не отражала мягкого света осеннего дня. Хозяйка дома беседовала с невесткой, раскладывая пасьянс. Саша отсутсвовал.
Петербуржская осень хромала, подпрыгивая колесами карет на неровных мостовых, подкидывая лодчонки на невских волнах. Деревья растопырили чернеющие голые ветки, царапая холодеющий зимний ветер и пытаясь удержать худые листочки. Александр заседал на тайном совете.
Отгремел Наполеон, русские сапоги прошагали пол-Европы. По сотням городов отстучали подковы – хотя уже и не славной тульской ковки, но все же надетые на добрых донских рысаков. Четверть мира увидели молодые офицеры, разделив с солдатами хлеб и жизнь. Молодые господа вернулись в старую Империю, задумав новую Россию.
Заседание продолжалось.
- …Послушайте, Апостол! – вещал Пестель, - Я уверяю вас в тысячный раз, что мы не должны, не можем идти по пути Испании!
- Сергей Иванович! – встрянул Александр, сидевший до этого в стороне, у окна, - Но ведь Пестель прав! Испанская провинция куда более просветлена нежели наше крестьянство!
- Граф, я не говорил о крестьянстве, - спокойно ответил Муравьев-Апостол, - Вы словно и не бывали на местах и не ведаете, что поместьями управляют дворяне.
- Они еще пошлее, - отрезал Пестель. В комнате повисла тишина. Через минуту он поднялся и, подойдя к Александру, тихо отрезюмировал: - Разумеется, господа, нельзя делать поспешных решений, но я убедительно прошу вас продуманно оценить все преимущества организации восстания в столице, а не в провинции. Повторюсь, мы не в Испании, а в России.

***

- Утки улетели и как-то пусто, - негромко сказал Василий, сидя со своей любимой на берегу пруда.
- Мы все равно сегодня едем в столицу.
- Они на юг, а мы на север…
Он вздохнул. Природа была куда ближе скрипачу, нежели блистательная столица. А девушка уж истомилась по городу. Она ждала того счастливого для нее времени, когда они поселятся в богатом доме их хозяина, будут смотреть за летящими в вальсе парами на балах… скрипач ей надоедал. Он был талантлив, добр и даже красив, но… беден.
- Я пойду проверю вещи!
- Хорошо, я тут пока останусь, моя милая музочка…
Он любил её. Знал, что она не может любить его истинно, но продолжал любить. Скрипка всегда была при нем, Василий заиграл. Скрипач не был поэтом, чтобы посвящать любви сонеты. Он не был художником, чтобы писать портреты своей девушки. Он был бедный скрипач, музыку которого его муза переставала слышать.
Начинался дождь. Холодный, заставляющий вздрагивать от каждой капли. Скрипка стала покрываться прозрачными пузырьками и неприятно вскрикивать. Но это было только иногда, самой мелодии не страшен дождь. Торжественно и тихо, уверенно и нежно. Василий обнимал душою скрипку, скрипка пела вместо Василия.
- Васька, а ну не мокни! – скрипач вздрогнул и побежал на крик хозяина, оборвав музыку на полуслове.
- Молодец большой, а все как мальчишка беспризорный, ну! И скрипку намочил, куда это годится?
Василий стыдливо оттер капли дождя с верной подруги.
- Собирайся, собирайся… сегодня едем.
Василий побрел в комнаты прислуги.
На следующий день они были в Петербурге.

***

- Доброе утро, мама!
- Сколько раз просить тебя называть меня maman? – не поворачиваясь к сыну, приветственно пропела хозяйка дома.
- Простите, maman! – Александр поцеловал руку. Начался обычный разговор:
- Вы сегодня едете в театр? – поинтересовалась графиня.
- Нет-с, прошлым днем в город вернулся богатый весельчак, а сегодня прием.
- Граф Толстой, Петр Александрович?
- Именно он!
- В таком случае и мне стоит навести визит.
- Чего же тогда думать, maman? Едемте вместе!
На том и порешили. Вечером старинная золоченая карета отправилась к шикарному дому графа Толстого. Дом пылал. Пылал он свечами, пылал бриллиантами и золотом эполет. Пылал столовым серебром и винами, пытал вальсом и мазуркой. Оркестр был приглашенным, любимец же графа, Василий, пытался уединиться на чердаке, наигрывая задумчивым звездам.
Александр вошел через парадный вход, ведя дам под руки. Графиня приветствовала Толстого, как человека своего времени и ранга. Молодые отошли к своему кружку, быстро отыскав передовиков мысли. Запел «Венский» Штрауса, на который Пестель похитил возлюбленную Александра. Молодой граф зарделся задорной краской и кавалерийской походкой направился к старикам.
- Maman? – необычайно изящно поклонившись, он подал руку могущественной графине. Она скользнула взглядом по танцующим и, быстро обнаружив причину и следствия, покачала головой. Однако на танец всё же согласилась.
Шутка молодого графа была оценена не только кружковцами и Пестелем, но и стариком Толстым: все прекрасно знали, что за взгляды Пестеля молодые офицеры нередко называли его Стариком, хотя и Александра он был старше всего на два года.
Окончился вальс, загремела мазурка. Александр отвоевал свою невесту у друга и пустился в польский пляс. Навряд ли зал был столь же восхищен молодым графом, как некогда Денисовым, но всё же мазурку играли для молодых и смелых.
После окончания танца, Толстой подозвал разгоряченного Александра.
- Я вижу, граф, вы остры на выдумки! – заметил он, - О чем же думает современная молодежь?
- Благодарю вас, граф, - Александра сдерживал этикет, но лицо его ещё пылало, - Благодарю за похвалу. Думаем мы, осмелюсь предположить, о том же, о чём и вы думали в своё время: о чести и о любви!
Однако позже выяснилось, что не только о чести и любви, не только о вине и картах думала благородная молодежь во все времена и нравы. Александр заговорил с графом о Европе – ещё одной шаблонной теме, но теме наиболее простой для знакомства. За столом Толстой посадил Александра рядом с собой, на следующей неделе сам был в их доме.

3.

Трещал декабрь. Граф Толстой беседовал с Александром, наблюдая за игрой языков пламени в камине.
- …время не позволяет, совесть же моя чиста, мой мальчик.
- Позвольте, граф, но если время это на исходе? Если вскоре у нас будет Конституция, если она вдруг станет вам равной?
- Допустим, равной она мне быть не может, - перебил Толстой, - Девушка она вольная, но безродная.
- Петр Александрович, я сам дворянин и ни за какие блага не откажусь от чести называться им, но разве вам есть разница до происхождения её? Ведь вы её любите!
- Люблю, мой мальчик, в этом ты прав. Но любит ли она меня? Ты же знаешь, меня принято считать чудным стариком.
- Граф, я вас таковым не считаю…
- Не считаете больше, граф, больше не считаете! – прогремел старик, ударяя на «больше», - Но она, что она обо мне скажет!
- Позвольте, граф,…
- Не позволю! Не позволяю, граф! Вы молоды, вы женаты на молодой.
- Петр Алексеевич, вам ли не знать, что о возрасте судачить будут в последнюю очередь?
- Не важны мне слухи, мальчик мой, она что скажет… девочка-то она…
Молодой человек поднялся и убедительно посмотрел в глаза Толстого:
- Ни я, ни Бог вам не скажут этого. Только она сама.

***

Близилась ночь, Василий настраивал скрипку. Вот уже третий день он не видел своей любимой. Скрипач чувствовал, как декабрьский лёд сжимает оставленные на Неве лодчонки, внимал трескучему морозу улиц. Скрипка не поддавалась. Струны то перетягивались, то обвисали, как капризный ребенок. Самым обидным было то, что скрипач перестал слышать музыку, он чувствовал себя пустым недоученным виртуозом!
Прежде облегчение приносили прогулки по набережным, но этой ночью и гранит обжигал холодом, гнал прочь. Скрипача, казалось, не принимал сам Петербург. Ангел Адмиралтейства сочувственно поворачивался к прохожему, Казанский хотел обнять его крыльями, но… Василию ангел был демоном, крылья с шумом били в виски. Он не мог спать, задыхался в снежной пыли. Утром он пробрался к Сенатской площади, устроившись на одной из крыш.
Это было первое утро первого Николая. Василий вдруг услышал едва слышный, надтреснутый голос:
- Господи… они же ничего не сделали, даже ничего не хотели…
Позади скрипача стоял юноша в зеленом мундире странного вида. Бледный шатен стоял неподвижно, безнадежно опустив руки и смотря сквозь площадь. Там собирались полки для дачи присяги.
- О чем вы, господин?.. – Василий осторожно приблизился к незнакомцу. Тот пристально посмотрел на скрипача, изучающе вглядываясь в глаза.
- Ты меня… видишь?
Василий недоуменно улыбнулся, но тут незнакомец исчез на мгновение. Скрипач отшатнулся от призрака, но тот попытался успокоить его:
- Не бойся, постой же! Скрипач, Василий!
- Кто вы такой?! – заверещал молодой человек, - Откуда вы знаете мое имя?!
Скрипач попытался убежать, но тут же споткнулся, в лицо ему ударил поток ветра. Незнакомец подошел ближе:
- Да не бойся ты меня. Я не приведение, не дьявол и не бес.
- Да кто же ты?!
- Вы, люди, меня построили, а некто Петр Романов (думаю, ты слышал о нем) назвал меня Петербургом.
Василий опешил. По сравнению с духом города, говорившим с ним в данный момент, все демоны ада показались ему самым обыденным делом.
- Прости меня, что так напугал. Меня не многие видят, а я вижу порой куда больше, чем хотел бы, - на губах Петербурга показалась печальная улыбка.
- Так значит… ты – Петербург… - скрипач осторожно поднялся, - Но… что ты говорил?..
- Прости, что не подаю тебе руки, не могу. А говорил я о них, об офицерах и солдатах, - дух указал в сторону площади позади Василия.
- А что с ними?.. – поинтересовался скрипач, но тут его что-то ударило по голове. По крайней мере, ему так показалось: на Сенатской площади прогремели пушки. До этого момента скрипач не замечал происходившего, но теперь он понял все: офицеры пытались выступить против нового императора, но что-то не заладилось. Выкатили пушки и дали картечь по рядам.
Василий стоял, как вкопанный. Ноздри жег запах крови, в голове шумело. Он видел только красноватый туман порохового дыма, стонов и криков. Как прибежал он домой, Василию так и не пришлось вспомнить. Влетев в гостиную, он наткнулся на целующихся хозяина и девушку, но не заметил их. Шатаясь хуже пьяного, скрипач поднялся на чердак, достал скрипку и упал на пол, обнимая её.

Он очнулся ближе к ночи. Осознать все оказалось так просто, что труднее было поверить в простоту произошедшего: он говорил с духом города, видел восстание Декабристов, потерял любимую. Совсем потерял. Она решила стать любовницей строго графа.
У Василия оставалась его скрипка.
Вытащив её из чехла, он побрел на Дворцовую площадь, сам не зная зачем. Возможно, он ждал увидеть его – Петербург. Живой, чувствующий город. Дорога не запомнилась скрипачу, а на Дворцовой он не увидел духа. Скрипач достал скрипку. Начинался снегопад.
Под снегопадом осторожно ехала карета, старый кучер Прохор аккуратно объезжал все ямки на дороге. Графиня ехала к императору просить за сына, едва надеясь на своё вчерашнее могущество. Они въехали на Дворцовую. Послышалась скрипка. От её стона у графини сжалось сердце. Ей стало легче: каким-то необъяснимым образом она почувствовала, что она не одна. Была ещё скрипка в этом мире...
Василий играл. Он не слышал своей музыки, он не видел снега. Скрипач просто позволял смычку говорить то, что не умел говорить он сам. Внезапно в его тишину ворвался отрывистый скрип. Ещё и ещё раз. «Карета» - промелькнуло в голове скрипача, - «Почему так плачет эта карета?..». Она была так же одинока, как и скрипач.
Падал снег, не знавший ни года, ни имени правителя Империи, ни даже имени духа города. Плакала скрипка, вздыхала карета. Все это случилось на Дворцовой площади одним темным декабрьским вечером.

5.

- А что было потом?..
- Ни графиня, ни скрипач не увидели рассвета.
Не думаю, что я сижу в своей комнате. Не знаю зачем, но рассказ моего неощутимого собеседника я попыталась осмыслить и вплести в него исторические имена. Посему прошу прощения за исторические ошибки – они мои! Только в чем я уверена, так это в том, что некогда был декабрист Александр, была его могущественная мать. Был бедный и талантливый Василий, полюбивший одну безымянную девушку больше жизни, хотя и меньше музыки. О том, что один российский император расстрелял солдат картечью в первый день своего правления мы все знаем из школьного курса истории.
Рядом со мной сидит молодой человек. На нем зелёный мундир с белыми эполетами и такой же белой шнуровкой. Если приглядеться, то можно признать в эполетах лепнину, а на пуговицах шнуровки различить печати знатных родов, отдавших свои честь и сердце Петербургу. В его глазах – наше серое небо, в улыбке – миллионы тысяч историй. Пальцами он барабанит по ручке кресла, подыгрывая звучащему у меня в колонках питерскому року. Он вопросительно смотрит на меня:
- Ну, и зачем ты описала меня? - Петербург посмотрел на играющую словами девушку.
- Просто так. Потому что я тебя вижу.
Он отвёл взгляд:
- Мне порой жаль, что кто-то способен это сделать – увидеть дух города, говорить со мной.
- Почему?
- Скажи, сколько друзей, сколько детей у тебя умирало?
Я молчу.
- Если меня кто-то видит, слышит, говорит со мной, то это значит, что он уже полюбил меня. Тебе ведь тяжело было уезжать, хотя бы на несколько дней?
- Более чем.
- Вот видишь. Никто из вас не смог бы меня видеть, если бы и я не любил вас.
Я посмотрела в его глаза. Да, над Петербургом не просто так это серое, печальное небо. Оно слишком много знает, оно до сих пор верит и хочет жить.

Lana Tag,
Санкт – Петербург, 30 августа 2006 года.